В июле 1960 года отец уехал на натурные съёмки. Рабочая группа «Поднятая целина» отправилась в задонские степи под Ростовом. Заранее была найдена станица, вид которой, на взгляд режиссёра и оператора, соответствовал временам, описанным в романе. Все прошедшие годы советской власти почти не коснулись не вида, ни быта станицы Ново-Батайской, затерянной в бескрайних задонских степях на берегу небольшой речушки Кагальник.
Пожалуй, единственным достижением цивилизации, коснувшимся жителей села, было электричество, подведённое от проходящей неподалеку магистральной ЛЭП. По этой причине подготовка экспедиции, начавшаяся задолго до выезда, была тщательной и всесторонней. Квартирьеры выехали заранее и провели разъяснительную работу с местным населением. Надо понимать, что кино, в этой забытой богом и властями станице, было редким развлечением. Кинопередвижка приезжала не чаще пяти раз в год по графику, согласованному с ходом сельскохозяйственных работ и в зависимости от состояния местных дорог. О том, как снимается кино, жители станицы не имели ни малейшего понятия. А киноактёры для них являлись вообще существами мифическими, подобно инопланетянам. Предстоящий заезд съёмочной группы взбудоражил всё небольшое население. Его ждали со смешанным чувством любопытства и страха. Так ждут, наверное, конца света или редкого в тех краях визита начальства из областного центра. Успокоив, насколько это возможно, взволнованных жителей договорились о поселении членов съёмочной группы, организации их быта и питания. Был отремонтирован клубный барак, в котором устроили столовую. По местным традициям, такой хозяйственной постройки, как туалет, специально не делалось. Обходились просто кто как. Пришлось построить туалет по всем правилам. Местные жители с интересом и ехидством наблюдали за строительством непонятного для них сооружения, считая это столичной блажью. С собой везли буквально все, что необходимо для приемлемого по городским меркам существования коллектива составом более пятидесяти человек. Первым из Ленинграда отбыл караван машин технического обеспечения и грузовиков с необходимыми материалами и инвентарём. В составе колонны была своя электростанция и автобусы с техническим персоналом: электрики, осветители, плотники, маляры и другие специалисты по работе на площадке. Путь предстоял не ближний и потому выехали задолго до намеченных съёмок. Потом, уже значительно позже, двинулся творческий состав и многочисленная группа поддержки: гримёры, костюмеры, ассистенты…
Наконец настала очередь артистов. Отец собирался быстро и просто. Весь предыдущий опыт кочевой жизни выработал у него чёткую программу сборов. Надо взять всё необходимое, но так, чтобы не пришлось нанимать носильщика. Главное, что он никогда не забывал – это удочки и походный этюдник для зарисовок на досуге. Остальное – по сезону: одежда, обувь, посуда в походном варианте и прочие мелочи.
Особенность данного выезда заключалась в том, что по договорённости с администрацией он решил пригласить нас с мамой. У мамы было уже приглашение от её подруги по Пермскому театру актрисы Лидии Пильненко. Она звала нас в пос. Лазаревское на кавказском побережье Чёрного моря. Муж тёти Лиды, недавно умерший известный оперный певец Пермского оперного театра, начал строить там дом, но не успел завершить строительство. Мы решили сначала заехать в Ново-Батайскую, а потом поехать на море, это было по пути. Отец уехал и вскоре дал телеграмму, что можно приезжать он встретит.
Поскольку предстояла поездка к морю, я взял с собой самодельное, недавно изготовленное, снаряжение для подводного плавания: маску, ласты, гарпун-пику на резинке и даже гидрокостюм, состоявший из резиновых штанов и рубахи, который я сам склеил незадолго до выезда. Испытывать всё это снаряжение я решил в реальных условиях моря. Я, к тому времени, уже серьёзно «заболел» этим интереснейшим занятием начитавшись рассказов Кусто и Джеймса Олдриджа.
В Ростов на Дону мы приехали на поезде. Отца на вокзале мы не встретили, но зато нас нашел администратор картины, который приехал на машине встречать участников группы. Они приехали тем же поездом. Встречавший сказал, что отец занят. У него сегодня плотный съёмочный день, и он попросил его нас встретить. В числе приехавшей группы из трёх человек оказался очень пожилой актер В.А.Дорофеев, игравший роль деда Щукаря. На вокзальной площади нас ждал видавший виды запылённый ГАЗ 69 с брезентовым верхом. Несмотря на раннее утро, было уже по-южному жарко. Плотный дырявый во многих местах брезент был сильно нагрет солнцем. Мы залезли в душное пространство маленького кузова и плотно расселись на жестких откидных сидениях по бокам. Дорофеев попросился сидеть с краю, так как очень страдал от жары ещё в поезде и надеялся что там, у открытой задней стенки, будет не так душно. Он был единственным, кто догадался взять с собой две бутылки местной минеральной воды.
Сначала мы ехали по городу, а затем, переехав по мосту Дон, вышли на прямую, как стрела, автодорогу кавказского направления. Газик лихо мчался по асфальту и вылинявший на солнце брезент трепетал и хлопал над нашими головами. Через дыры врывались запахи степи и можно было видеть бесконечные поля. Приходилось изо всех сил держаться руками за сидения и привставать на ухабах, так как доски на сидениях мало напоминали диваны легковой машины. Ветер из щелей не приносил прохлады, и всем было жарко. Владимир Андреевич сначала всё время пытался пить на ходу воду прямо из бутылки, но этот цирковой номер ему удавался плохо. Да и выпитая с таким трудом вода сразу же выступала крупными каплями на его лысине. Тогда он достал носовой платок, завязал по углам узелки, превратил его в некое подобие шапочки и надел на голову. Теперь он, время от времени, понемногу, поливал на платок воду из бутылки и тем самым облегчал своё состояние. Смотреть на него было невозможно без сострадания.
Асфальт между тем кончился. Машина свернула на пыльную грунтовую дорогу и поехала медленнее, так как ухабы здесь были глубже и колея, проложенная по весенней распутице, не давала разогнаться. Желтая пыль вилась за нами, временами закрывая солнце. На зубах у всех скрипел песок, а шапочка на голове несчастного старика превратилась с глиняную корку. Последние ручейки воды из бутылки оставляли на его лице грязные потёки. Вода кончилась, но и, к счастью, кончилась наша трудная дорога. Машина въехала в село. Около здания правления, где размещался штаб киногруппы, мы остановились. Надо было видеть, с каким трудом выбрался из кузова пожилой актёр. Ему помогли и тут же увели в помещение с яркого солнца.
Нас с мамой встретил отец в костюме и гриме своего героя Якова Лукича Островнова. Мы его даже не сразу узнали. Он отвёл нас сразу в столовую. Обеденное время уже прошло, но приезда нашей группы ждали и оставили нам то, чем кормили всех.
Кормили неплохо и довольно много. Готовили местные женщины, причём те, кулинарные таланты которых не подлежали сомнению. Жители станицы сами выбрали их и рекомендовали администрации съёмочной группы. Выбор оказался на редкость удачным, и городские жители были очень довольны. Поварихи готовили свои самые хорошие блюда, стараясь угодить гостям и познакомить их со своей традиционной кухней. Продукты доставлялись из Ростова. Для этой цели раз в три дня отправлялась машина с опытным экспедитором, который ухитрялся раздобыть всё необходимое. Надо сказать, что это было очень не просто. В те времена даже в Москве и Ленинграде продукты можно было только «достать». Купить в магазине было невозможно, их там просто не было. Экспедитор с большим успехом использовал в своей работе магическое слово КИНО. Для этой цели по грязной стенке фанерного автофургона художник киногруппы вывел большими красивыми буквами надпись «КИНОЭКСПЕДИЦИЯ» и пониже буквами поменьше «Ленфильм». Срабатывало. Директора магазинов и продуктовых баз шли навстречу, желая хоть так приобщиться к созданию кинофильма о здешних краях. Местные смуглые черноглазые девушки, одетые в самое нарядное, разносили еду, стремясь почаще попадаться на глаза руководству киногруппы, в надежде приглянуться и быть приглашенными на съёмки хотя бы в массовку. Они очень стеснялись своей загорелой кожи. По местным понятиям это было признаком простоты. Я потом не раз наблюдал, как они перед выходом в обеденный зал с подносом, останавливались в проходе у побелённой печки, в которую был вмазан кусок зеркала, проводили ладошкой сначала по печке, а потом по своим щекам. Как бы пудрились, потом смотрелись в зеркало и только после этого, потупив глаза, выплывали в зал. Именно выплывали, двигаясь плавно и красиво, как бы подавая не только блюдо, но и самих себя. В этом была какая-то природная, не усвоенная в театральном училище, а именно природная красота и изящество.
Мужская часть экспедиции реагировала на их появление вполне адекватно. При этом, в чём парадокс, мужчины как раз стеснялись своей светлой незагорелой внешности и стремились как можно скорее потемнеть, чтобы выглядеть мужественнее и привлекательнее. Это стремление принимало порой весьма странные формы. Двое осветителей молодые парни решили поторопить естественный процесс загара и попросили одного из маляров работавших в киногруппе обрызгать их из малярного пульверизатора «морилкой». Этой шоколадно-коричневой жидкостью покрывали построенные из свежих досок и фанеры декорации для придания им «старины». Эффект получился потрясающий. Потемневшая кожа рельефно подчёркивала мускулатуру и производила необходимое впечатление на окружающих. Триумф продолжался несколько дней, а затем последовала расплата за подделку. Краска местами протёрлась и загорела естественным образом. Этот процесс остановить было невозможно. Несчастные обманщики пытались отмыть краску в речке с мылом. Но жесткая вода Кагальника не давала возможности намылиться. Да к тому же намазанную мылом шевелюру не удалось промыть и она засохла коркой. Пришлось срочно снять все волосы под ноль. И вот на съёмочной площадке работали два лысых покрытых коричневыми пятнами «леопарда» вызывая усмешки окружающих до самого конца съёмок.
Местные жители, особенно женщины и дети, активно участвовали в съёмочном процессе. Вокруг площадки всегда было достаточно зрителей. Иногда приезжали поглазеть жители соседних поселков, прослышавшие о приезде киногруппы. Всем было интересно увидеть, как рождается кино. Недостатка в участниках массовок организаторы не испытывали. Только порой трудно было объяснить женщинам, что для съёмок нужна самая обычная бытовая одежда, а не праздничная. И лицо раскрашивать не надо. Некоторые категорически отказывались сниматься в таком виде – «Это что же я потом в кино таким чучелом буду выглядеть? Да что родственники и знакомые скажут? У тебя, что получше одёжи не нашлось? Не! На позор я не согласная!» Все показывали пальцем на Хитяеву, игравшую роль Лушки. «Вот, небось, артистка-то в красивом выступает! А мы что хуже? И у нас по сундукам кое-что припасено». Режиссёру пришлось не один раз проводить беседы с женщинами о времени, в котором происходило действие, о кино, которое должно отражать реальную, а не показную жизнь станицы. Пришлось объяснить, что роль у Лушки незавидная, и баба она не простая и не всякая из них согласна была бы в красивой одежде исполнять такую роль, хоть и в кино. Поняли и даже стали по-другому, косо посматривать на Хитяеву, приписывая ей качества её героини. Но, в общем-то, признавали её своей, уж больно хорошо она подходила для этой роли. Особенно сложной оказалась подготовка к съёмке сцены «бабьего бунта». Женщины никак не могли взять в толк, почему они должны вести себя так некрасиво, да ещё бить этого симпатичного артиста. Несколько раз приходилось прерывать съемку, так как участницы двигались плавно и «красиво» в их понимании. Били как-то ласково, со смущёнными улыбками на лицах. Но понемногу и они «входили в роль», видя, как ведут себя профессиональные артистки, старались подражать.
С местными мужчинами было гораздо сложнее. Они в принципе не желали сниматься, считая это занятие детской забавой, недостойной настоящего казака. Советы давали полезные, особенно по обращению с лошадями и употреблению оборотов речи, характерных для этих краёв. Иногда подбадривали своих баб: «Чавой-то слабо метелишь яго. Небйсь, как на меня порой ерипенишься, так в полную силу. Бей смаху, как меня и лицо сделай позлее. Умеешь, ведь я то знаю». Постепенно и мужчины стали принимать участие в съёмках массовых сцен, и довольно удачно.
Актеров мужчин местные казаки быстро восприняли, как своих. Особенно привечали П.П.Глебова, Е.С.Матвеева и отца, которые и говорили очень правильно на местном говоре и в седле держались привычно, как будто тут выросли. К исполнителю роли деда Щукаря относились трогательно, с ласковой усмешкой, припоминая, что и у них в селе был похожий дед, которого ещё многие помнили.
Нас поселили у одинокой старушки, чья изба стояла на берегу речки. Изба, сложенная из самана (это большие необожженные кирпичи из смеси глины, навоза и соломы) по местным строительным традициям. Крыша была перекрыта, как на Украине, толстым слоем соломы. Две комнаты с маленькими неоткрываемыми окошками и небольшая прихожая-сени. Толстые пористые стены дома хорошо защищали и от зимних ледяных ветров и от палящей летней жары. Пол в избе земляной, крепко утоптанный и застеленный самодельными цветными ковриками. Снаружи и изнутри стены были тщательно выглажены глиной и аккуратно побелены. Домик производил очень приятное впечатление. Около дома стоял сарай с курятником, собранный из переплетенных жердей, под крышей из кусков толя. За ним был огород с грядками, на котором старушка пенсионерка пропадала целыми днями до темноты. Готовила она на небольшой печурке во дворе под навесом. Только я не помню, чтобы печка зажигалась часто и надолго. Питалась она в основном с огорода. И нам иногда приносила то лук, то морковку или ещё чего. От крыльца к реке вела хорошо протоптанная тропка, которая ныряла в сплошную стену камышей, окаймляющую берег. Камыши были высокие и росли плотно, так что реки и видно-то не было. Если пойти по тропке то, пройдя по зелёному тоннелю в смыкающихся над головой камышовых зарослях, можно было выйти на дощатые мосточки, ведущие к воде. Хозяйка брала здесь воду для полива огорода. Питьевая вода была в колодце во дворе. Вся территория и часть берега были огорожены типичным украинским плетнём из веток ивы. Плетень был высокий и плотный. Куры не разбегались, а гуси и утки ходили по тропке на реку и проводили там всё время. Подобным образом были оборудованы все дворы посёлка вдоль реки. Около тропки рядом с камышами лежала вверх дном небольшая плоскодонная лодочка. Видно было, что её давно не пользовали, так как она рассохлась и покрылась щелями.
Когда-то в избушке жила большая семья, а теперь осталась одна хозяйка. Сыновья живут в Ростове и иногда навещают. Старушка была нам очень рада особенно отцу, который ей напоминал (в гриме) её отца в пору далёкой молодости. Она не знала, чем нам угодить. Предоставила большую комнату с двумя кроватями. На кроватях возвышались огромные перины и множество подушек пирамидой. Старушка держала кур, уток и гусей, поэтому и одеялом служил легчайший и невероятно тёплый пуховик. Я никогда не спал на перине и, поначалу, мне даже понравилось, глубоко проваливаться в мягчайшую постель. Она обволакивала со всех сторон и буквально увлекала в сон. Однако ночью становилось невероятно жарко и душно в комнате. Пуховик улетал в сторону, но это не приносило облегчения. Мама с непривычки тоже мучилась и иногда мы с ней выходили посидеть на крыльцо и охладиться на ветерке. Сидя любовались чёрным южным небом с огромными яркими звёздами. Тишину нарушал только стрёкот кузнечиков и шорохи в камышах. Там было много ежей, которые вели ночной образ жизни.
Умываться мы ходили на речку. Где умывалась хозяйка, я так и не понял. По-моему нигде. Во всяком случае, умывальника у неё не было. Лишь иногда она ополаскивала руки в большой железной бочке с речной водой. Из этой же бочки она наливала воду курам, а петух взлетал на край сам и пил, когда хотел.
Интересный эпизод произошел на четвёртый день нашего пребывания в Ново-Батайске. Мама захотела помыть голову и пошла с ведром к колодцу, чтобы набрать чистой воды. Речная вода, как я уже говорил, для этой цели не годилась. Тут появилась удивлённая хозяйка и спросила маму, что она собирается варить. Мама объяснила, что хочет взять воду для мытья головы, чем ещё больше удивила пожилую женщину. «Во-первых», – сказала она, – «Вода в колодце только для питья. А во-вторых, зачем её мыть? Волосы у тебя короткие и чистые, что их зря портить мытьём? Мы здесь голову моем только зимой, когда топим снег и ничего, не жалуемся. Посмотри!» – и она распустила из под платка свои волосы. Чёрные длинные, почти до пояса, волосы, без малейшего намёка на седину, были крепкие и блестящие. Было чему позавидовать, особенно если учитывать возраст этой женщины. «Зачем же мыть их часто, да ещё с мылом? Расчесала, да и всё. У нас никто часто не моется, мы что, утки, каждый день купаться? Там для гостей баню сделали и можно сходить раз в неделю. А воду у нас привозят из Ростова, когда молоко отвозят на завод. На обратный путь шофёр заливает в цистерну воду и сливает по графику в колодцы. Колодцы у нас бетонные и глухие. Земля на глубине солончаковая и простой колодец рыть бесполезно. Вода милая только для питья. Это не то, что у вас в городе, кран открыл и лей, сколько хочешь», – закончила она свою лекцию и снова ушла на огород.
Баня действительно была сделана только для гостей. Мы потом пользовались ею, и никто из местных даже не пытался к нам присоединиться.
Я попробовал искупаться в реке, но пока я сидел на мосточке, готовясь к прыжку в воду, на моей ноге повисли две крупные пиявки. Мысль о купании сама собой улетучилась. Вода в Кагальнике была на удивление прозрачная и голубоватого цвета. Река заросла кувшинками и другими водными растениями. По воде плавало много уток и гусей. Над водой летали крупные стрекозы и бабочки. В глубине, которая начиналась прямо у мостков, плавали крупные рыбы и разная водная живность. Я лежал на мостках и всматривался в подводное царство. И тут я вспомнил, что у меня же есть резиновый гидрокостюм, который я ещё ни разу не одевал. Уж резину-то пиявки не прокусят, даже если захотят присосаться. Задумано – сделано. Я пошел в избу достал своё снаряжение и стал надевать костюм.
Мои действия заинтересовали маму, и она стала помогать мне. Её разбирало любопытство, как будет одеваться изготовленный мною без её участия костюм. Дело в том, что когда я кроил гидрокостюм мама, которая хорошо умела шить и кроить категорически отказалась помогать мне в этом, как она считала, опасном деле. Она всегда относилась к воде с опаской и моего увлечения подводным плаванием не одобряла. Она надеялась, что я не справлюсь с кройкой и откажусь от этой затеи. Но я полистал учебники по кройке и шитью. Уловил суть и скроил, а затем и склеил вполне приемлемый водолазный костюм. Он был почти такой же, как на картинке в книжке Жака Ива Кусто – моего кумира.
Штаны оделись довольно легко, а вот с рубахой вышла заминка. Голову и одну руку я одел, а вторая рука никак не хотела пролезать. Я вертелся, как уж, но нескользящая резина никак не пропускала прижатую к телу руку. Я уже весь вспотел от старания. Наконец мама сжалилась и пришла на помощь. Она оттянула нижний край рубахи, и рука попала на своё место. Скатав вместе верх штанов и низ рубахи, я был готов нырнуть куда угодно, хоть к крокодилам. Жарко было невероятно. Резина облепила голое тело и стала мокрой изнутри. Чтобы не умереть от теплового удара, я, схватив маску, ласты и пику помчался по тропке к реке. Мама последовала за мной. Не раздумывая, я плюхнулся в воду и уже там закончил одевание ласт и маски. Мама стояла на мостках и наблюдала за моими действиями. Мое шумное погружение распугало всех гусей и уток. Хлопая крыльями и отчаянно гогоча, они бросились в разные стороны. Когда я опустил лицо в воду, я моментально был вознаграждён за все предшествовавшие мучения на берегу. Вода была очень прозрачная и светлая, почти как в Зелёном озере под Лугой, куда мы любили ездить с друзьями на подводную охоту. Глубина у берега была около двух метров и постепенно увеличивалась к середине. Дно, очень заросшее водорослями, хорошо просматривалось. Со дна к поверхности поднимались длинные гибкие стебли кувшинок, оканчивающиеся на поверхности цветами и большими широкими листьями. Местами листья лежали сплошным ковром, и под них не проникал яркий солнечный свет. Там под листьями царил полумрак. В этом сумраке я, когда глаза привыкли и адаптировались к сильному контрасту, стали видны рыбы. В основном это была небольшая плотва и окуни, но тоже небольшие. Смотреть за их перемещением было интересно, но как предмет охоты они не годились. Я медленно и плавно, стараясь не шуметь, поплыл вдоль берега, оглядывая всё вокруг. Рыб и других тварей в реке было много. Вода была очень тёплая и почти не охлаждала. Мой затылок и спину над водой ощутимо припекало южное солнце. Чтобы охладить их, я глубоко вдохнул и погрузился с головой. Даже у дна вода была ничуть не холоднее. Снизу хорошо было видно маму, стоящую в светлом платье на мостках. Она напряженно всматривалась в воду, стараясь не упустить меня из виду. Успокоившиеся утки и гуси вернулись к своим обычным занятиям добыванию корма. Интересно было наблюдать как они, перебирая лапками, плавали по поверхности. При движении вперёд лапка складывалась, а при отталкивании она раскрывалась и становилась хорошим веслом. Утки то одна, то другая ныряли, при этом работая в воде крыльями как плавниками. Они перемещались под водой, распугивая рыб, и ощипывали водоросли клювом. Гуси не ныряли, а только опускали голову на длинной шее под воду и тоже ели траву. Я привсплыл и отдышался. Мама стала мне кричать, чтобы я не сидел в воде подолгу, а то она начала волноваться. Ну что это за охота под наблюдением мамы. Она так всю рыбу распугает. Я махнул ей рукой и решил отплыть подальше. По дороге я похулиганил, схватив за лапу гуся. Тот вырвался, хлопая по воде крыльями. Он распугал остальных водоплавающих своим тревожным гоготом. Наверное, он решил, что это сом хотел его съесть. Интересно, а есть ли в Кагальнике сомы? Должны быть. В Дону же есть, и здесь должны быть. Не знаю как сомы, а вот сазаны, которых я увидел, отплыв подальше, пробудили во мне охотничий азарт. Нырнув поглубже, я увидел сразу двух большущих сазанов. Размышлять было некогда, и я выстрелил пикой в ближайшего. Гарпун пробил его крупную чешую и крепко застрял. Я совсем не ожидал того сопротивления, которое оказал мне раненый мною сазан. Я уже не первый раз охотился, но ни одна рыба не оказывала такого упорства. Гарпун буквально вырывался из моих рук. Схватив добычу двумя руками, я отчаянно заработал ластами, плывя к мосткам. Мама, впервые присутствовавшая на подводной охоте, сначала не поняла, что происходит и перепугалась. Когда к её ногам из воды, отчаянно трепеща, вылетел двухкилограммовый сазан, пронзённый гарпуном, её удивлению не было предела. Придерживая рыбу одной рукой, она пыталась другой помочь мне выбраться на мостки. Но я выбрался сам и, унося добычу подальше от воды, прямо в ластах пошлёпал по мосткам на берег. Мама шла следом. Навстречу из огорода быстро шла хозяйка, решившая, что кто-то обижает её птицу. Моё появление из камышей в резиновом костюме в ластах и с большой рыбой в руках произвело на неё неизгладимое впечатление. Она буквально остолбенела. И было от чего, моя резиновая кожа была буквально увешана чёрными толстыми пиявками. Увлечённый охотой я и не заметил, как сам стал добычей этих тварей. На воздухе и солнечном свету они, одна за другой, отпадали, и скоро вокруг моих ног образовался чёрный шевелящийся круг. Хозяйка пришла в себя и быстро-быстро заговорила. С её слов получалось, что последний раз сазана поймал бреднем её старший сын. На уду здесь никто не ловит, считая это пустым времяпрепровождением. А вообще Кагальник река рыбная и сазанов и карасей в нём много. Однажды её отец поймал агромадного сома. Так всем селом ели его. «Рыбу», – сказала она – «У нас принято готовить сразу, а то на жаре испортится. Хранить её негде. Ледника у меня нет, а в погребе не очень-то холодно». Выговорившись, она взяла из моих рук добычу и захлопотала под кухонным навесом. Я начал быстро снимать свой резиновый панцирь. Он уже высох, нагрелся на солнце, и мне стало невмоготу. Мама, как могла, помогала стянуть упрямую рубаху.
В это время у калитки притормозил ГАЗик, и из него вышел отец и его товарищ актёр, высоченный худощавый мужчина с бородой.
Они вместе стащили с меня гидрокостюм, а потом увидели, что хозяйка чистит толстого сазана. Глаза у обоих заблестели от рыбацкого азарта. «Ну что Виктор? Я же говорил что в речке этой рыбы тьма», – сказал товарищ – «Вон, какие поросята водятся. Надо налаживаться на рыбалку. Червяков раздобудем – и вперёд. Лодка вон лежит. Надо только подлатать её чуть-чуть». Хозяйка тем временем разогрела большую сковороду с длинной деревянной ручкой и, плеснув на неё тёмного местного подсолнечного масла, приступила к жарке. Жарить пришлось в два приёма. Сазан весь на ней не помещался, даже нарезанный на куски. Свежезажаренный сазан был очень вкусным. Он пахнул жареными семечками, а не тиной, как обычно. На шестерых его оказалось в самый раз. Полакомились все, даже шофёр. Слух о моей добыче дошел до киногруппы и быстро разнёсся по селу.
Отец с товарищем законопатили и осмолили лодку. Стащили её в воду и привязали у мостков. Лодка забухла и почти не текла.
Когда отец конопатил щели в лодке в наш двор пришел местный старик и присев на крыльце с хозяйкой заговорил. Я был в комнате и слышал его речь:
«Ну, Лукерья! Повезло тебе с гостями. Мужик-то, какой толковый. Смотри, как лодку-то обхаживает. Видно, что наш, из казаков. Я тут давеча видел его в седле. Они с другим рядом верхами шли. Ну, тот-то второй точно наш. Как офицер держался прямо. А этот точно наш. Сразу видно. И с конём умело управляется. И в седле не вихляет. А что в артисты выбился, так с кем чего не бывает. Судьба повернётся иной раз, так станешь кем угодно, хоть и артистом. Но видно не забыл молодость казацкую».
Старик покурил и ушел. А я стал думать. Как же так? Я-то точно знаю, что не казак, а астраханец. И на лошади сидел последний раз в Махачкале в тридцатых годах. Они тогда за бандитами гонялись, отец рассказывал. А вот ведь и хозяйка, и старик местный принимают за своего. Великое дело актёрское перевоплощение.
Отец с товарищем освоили рыбалку на Кагальнике. И потом часто в свободное время ловили карасей и сазанчиков. Но такой большой, как мой, им не попался. Лодка исправно служила им, выдерживая двоих. Только пиявки ухитрялись забираться и в неё. Надо было быть внимательным и вовремя их выбрасывать за борт.
Мы с мамой уехали на Кавказ, не дожидаясь окончания съёмок. Мы хорошо провели время у тёти Лиды в Лазаревской. Нырял я и в Чёрном море, но там вода была мутная из-за шторма. Охоты не получилось. Набрал только ракушек.
Встретилась наша семья только осенью. Отец вернулся из экспедиции в конце сентября.
