Немало есть людей, ушедших от нас и оставивших добрую и долгую память о себе. По просьбе друзей и знавших его людей я решилась рассказать об одном из них.
Не могу не высказать своей горечи и боли, потеряв навсегда брата, такого близкого и дорогого, исключительной доброты человека, любившего всем сердцем своих родителей, родных, друзей и многих товарищей по искусству, любившего свою семью, детей, любившего людей простых, скромных и особенно несчастных в жизни. Он готов был делиться с ними не только добрым словом, но и последним, что имел и мог подарить. Я говорю о Чекмарёве Викторе Константиновиче и расскажу всё до мелочей, что помню о нём, с самого его детства. Я пишу, чтобы он остался в памяти людей, не только как «отрицательный образ», оставшийся в фильмах, а как человек, любивший свой труд, людей и свою Родину.
Родился он 30 января 1911 года (весом 4,5 кг) в г. Астрахани, в небольшом деревянном домике на бывшей Армянской улице, вблизи от проездного Армянского моста на Канаве. Особенно был рад отец тому, что родился сын, так как до него в семье уже были две горячо им любимые девочки: сестра и я.
Наш отец – Константин Константинович Чекмарёв родился в 1878 г. 1 мая в г. Астрахани в бедной семье. Его отец (наш дедушка) – Константин Семёнович Чекмарёв работал фельдшером в больнице Общественного призрения. Он рано овдовел, а мой папа и две тёти остались без матери. Кроме того, с дедушкой случилось одно несчастье. Он в течение одного года совершенно ослеп. Жить стало не на что. Папа рассказывал, как он мальчиком часто ходил босиком по городу, и окончить удалось ему лишь 4 класса. Нашему папе пришлось с мальчишеского возраста работать на подсобных работах, в услужении в лавке, затем писарем, затем кассиром, потом учиться на делопроизводителя. Когда он повзрослел, то уже работал секретарём и учеником у юриста. В 1903 году его познакомили с нашей будущей мамой Александрой Александровной Сиротиной. Отец мамы – дедушка – Сиротин Александр Захарович, родился в крестьянской семье, в селе Солёное Займище, он был очень мудрым и скромным и любящим свою семью человеком.
Родители с детства прививали нам любовь друг к другу, к труду, к красоте, уважение и любовь к родителям. Из рассказов родителей, родных и как помню сама, я знаю, что братишка рос красивым, очень ласковым, любознательным и спокойным малышом. Его не приходилось чем-то занимать, развлекать. Он всегда находил себе различные занятия, и когда оставался один – рисовал (как умел, конечно), играл в кубики, смотрел внимательно детские книжки и в три года пытался читать, и всё это он делал со страстным увлечением. Надо сказать, что с детства он обладал и прекрасной памятью, а в пять лет умел читать любимые сказки и рассказывать стихи.
В небольшом дворике у нас была клумба – песочница с навесом, мы там любили строить из песка «домики», «печь блины», «куличики» и «булочки», строить пещеры, даже лодки и пароходики. А в доме мы любили играть в «театр», так как родители подарили нам в большой коробке набор бумажных и картонных декораций для театра. В ней были красивые красочные занавески, сцена и все приложения к «театру». Мы ставили на пол раму, иногда с помощью старших, прикрепляли занавес, а на сцене расставляли сказочные декорации и бумажных «артистов», по своей фантазии озвучивали тексты «артистов», какие приходили в голову, хотя бы приближённо к самой постановке. Были у нас и коробки с элементами «цирка», тут уже фантазии не было предела…
Старшая сестра наша – Раечка – очень увлекалась чтением книг, поэтому редко с нами играла, а я больше дружила и играла с Витюшей, хотя мы все между собой очень дружно жили… Между прочим, я вспомнила наше любимое время, когда к нам приходили или мы ходили с родителями к дедушке и бабушке. Это было очень интересно и приятно, когда дедушка, мамин папа, Александр Захарович Сиротин, который был крепким и сильным, брал нас по очереди за одну руку и другую ногу и качал, высоко поднимая снизу вверх и опуская обратно. Нам это так нравилось, что мы всегда просили его нас покачать ещё и ещё. А бабушка угощала нас вкусными пирогами. Но я отвлеклась… У нас в проходной комнате, в углу стоял небольшой рояль, а около него «сидел» громадный гипсовый пёс – бульдог. Глаза у него были большие, стеклянные, совсем как настоящие, и от этого он нам казался «живым». Он был окрашен жёлтой краской, с белой грудью, а на шее у него был красивый, тоже гипсовый, ошейник, как настоящий, всё это создавало впечатление, что он живой и мы с ним очень подружились, особенно брат. Но, к нашему большому горю, при переезде он разбился, и, несмотря на слёзы братишки Витюши, его уже нельзя было склеить.
…Позднее, когда отец брал с собой на охоту своего чёрного сеттера Трезора, тут уж Витюшу нельзя было отнять от него, так как он очень боялся, что папа может его потерять где-нибудь «по дороге».
***
Хочу рассказать ещё один эпизод из раннего детства, когда однажды в летний жаркий день наша семья собралась, как всегда, за небольшим столом в нашем маленьком остеклённом коридорчике на обед. Я (а было мне всего 3,5 года), забравшись на свой высокий детский стул, самовольно и быстро потянулась за большой разливательной ложкой и пыталась почерпнуть из миски суп, очевидно, с целью разлить его по тарелкам. Тут произошло страшное чудо: вдруг поднялся стремительный вихрь, взлетели занавески и рядом со мной, за моим плечом, между мной и братишкой из окна промчалось что-то сверкающее и вылетело сразу в противоположное окно – всё это произошло в считанные секунды – даже вилки, ножи и ложки на столе зазвенели. Оказывается, это была шаровая молния! Конечно, невозможно описать страшного испуга всех. Ещё и потому, что мама сидела рядом со мной, держа на руках Витюшу. И как же они пережили этот ужас, ведь могло и меня, и брата, и маму убить. Но, слава Богу, всё обошлось благополучно, а этот случай у меня перед глазами стоит отчётливо до сих пор… После такого испуга родители нас отпустили за конфетами в бакалейную лавку, которая находилась на первом этаже нашего маленького дома. И мы, конечно, уже насладились карамельками.
Наши родители любили детей, друг друга и всех родных и друзей. Жили с открытой душой и сердцем. Отец любил по возможности чем-то побаловать и развлечь детей (особенно в тяжёлые годы жизни), поэтому он и играл с нами в «загадки», прятки, загадывал нам шарады и особенно любил новогодние праздники и Пасху. Под Новый год у ёлки, которую изображал большой цветок – фикус, папа играл Деда Мороза. Он всегда помогал маме по хозяйству. Любил готовить, придумывал сам свои рецепты. Также он был любителем-рыболовом, как и многие астраханцы и скромным охотником, но подстреливать дичь не любил, так как жалел, и поэтому редко покупал её. Блюда из рыбы и дичи он придумывал сам. Но нам особенно было радостно, когда он приносил домой коробки вкусного печенья, облитого цветной глазурью и маленькие пирожные в виде блюдца с чашечкой, заполненной шоколадом. Вот это был праздник! Приносил он и вкусные булки из маленькой частной булочной Бородина, которая находилась у Армянского моста. Правда, это были короткие радости нашей детской жизни. Мама тоже посильно помогала семье, она научилась шить, и мы с удовольствием носили сшитые ею платьица и кофточки, а также бельё. Она была трудолюбивой, любящей матерью с твёрдой волей, большим терпением. Мама очень хорошо рисовала, этому она научилась, учась в Мариинской женской гимназии. Рисование в то время у них преподавал наш известный талантливый художник-педагог П.А. Власов. Всё, что она делала, отличалось большим вкусом и изяществом. Конечно, не легко ей давалось ведение хозяйства, воспитание детей, но она умела всё делать с любовью, не считаясь со временем, иногда засиживаясь до поздней ночи…
Мои родители были приветливыми, дружелюбными людьми, и к нам часто приходили родственники, друзья и просто знакомые. Атмосфера дома всегда была радостной, уютной и часто у нас звучала музыка и добрые шутки. В раннем возрасте родители определили сестру и меня в частную школу. Но самое главное, что и маленькому моему братику разрешили по его желанию посещать школу. В это время ему было всего 3 года. Он принимал участие в игровых занятиях, учил стихи и участвовал в детских утренниках, здесь у него и укрепилась любовь к искусству, как оказалось, на всю жизнь, и он об этом часто вспоминал, будучи взрослым. Педагог Надежда Григорьевна Волжанинова часто организовывала детские праздники – утренники, в подготовке которых помогали педагоги, родители детей и активные старшие ребята. Мама, конечно, помогала в пошиве костюмов и разрисовке декораций для живых картин, заучивании с нами наших текстов «выступлений», и отчасти была даже режиссёром. Ставились живые картины по произведениям. Всё это вносило в наши души радость, невзирая на обстановку надвигавшейся войны 1914 года. Несмотря на такое далёкое время, до сих пор отрывки наших ролей во время учёбы у Надежды Григорьевны остались в нашей взрослой памяти, и даже брат, будучи уже актёром со стажем, любил читать стихи Некрасова, Пушкина. Он прекрасно помнил своё раннее детство, школу и всех добрых людей, оказавших на него определённое влияние, в дальнейшем на его профессию, и он навсегда запомнил их «уроки жизни».
Нас стали с соседскими детьми отпускать в Полицейский сад, где мы играли в «буй-мяч» или «лапту», «горелки» и «казаки-разбойники». Это было очень близко от нашего дома, и поэтому нас свободно отпускали туда. Теперь это «Морской сад», где похоронены жертвы гражданской войны и революционного мятежа в Астрахани. На могиле стоит красивый, большой памятник в виде маяка, но жаль, что нет той чудной зелени и кустов, за которыми мы прятались от «разбойников», нет цветника, мало скамеечек, и нет на земле травы, а лежат только каменные плиты. Но надеюсь, что всё это когда-то будет, и «Морской сад» оживёт.
***
В 1914 году была объявлена война с Германией. В нашем городе, пока шла это война, на Облупинской площади (это в конце ул. Ленина – позади зимнего Драмтеатра) была организована благотворительная акция пожертвований в пользу русского войска. Вдоль тротуара стояли длинные деревянные столы (я это отчётливо помню), на них были разложены кустарные игрушки, поделки, рисунки, искусственные и живые цветы ромашки – всё это продавалось публике. А мы, молодое поколение, нарядно одетые, но в белых фартуках, ходили между публикой с закрытыми металлическими кружками, и нам опускали деньги в кружки, а мы их принимали. Мы были рады помочь нашим солдатам. Такое мероприятие повторялось, и мы были рады.
В 1917 году в нашу мирную жизнь вошло что-то страшное, о чём мы услышали от взрослых – Гражданская война! Началась она как будто неожиданно – сразу. Вдруг, с утра, на улицах города начались бои, стрельба, залпы орудий сотрясали воздух и здания. У нашего подъезда (и это в центре города) появилась 12-тидюймовая пушка, выстрелы которой сотрясали весь дом. Летели стёкла, всё звенело, но самое главное, что умирали на улицах простые люди, в основном военные с белыми или красными повязками на руках, люди, боровшиеся за Власть Советов и против неё. Кремль занимали «красные», а в городе вели обстрел Кремля «белые». Мы ещё толком ничего не понимали. Жуткое время переживали жители города – особенно центра. Были и пожары, гибла молодёжь и люди разного возраста, оказавшиеся тогда на улицах. На улице, на дорогах и тротуарах падали раненые и убитые, мы это видели из окон квартиры. И, видимо, поэтому наши родители сразу решили как-то оказывать им возможную первую помощь, но, не будучи врачами, они, видимо, через «Красный крест» разыскали одного врача и медицинскую сестру, которые согласились помогать в этом и приходить в наш дом, где уже родители стали собирать кровати, койки, бельё (принимали в этом участие и соседи). Появились первые раненые, им делали перевязки, давали необходимые лекарства, а потом отправляли раненых в больницы, и редко это происходило в затишье. Папа на это страшное время отправлял нас в подвал, предварительно как-то утеплив его, чем возможно было тогда – мы не плакали, но переживали болезненно всё происходящее и боялись стрельбы. Я никогда не забуду, да и все мы – всех волнений, перенесённых за это кровавое время. Я не помню фамилии врача, но ясно помню, как папа сказал: «А нашего дорогого врача тоже убили на улице, хотя это было и случайно». Его мы все очень жалели. Родители мои очень переживали всё происходящее. Когда уже к весне 1919 года мятеж в Астрахани был подавлен и была установлена Советская Власть, начались обыски, аресты, ссылки, закрытие и разрушение церквей, но, видимо, в тот момент, в то время, это было неизбежно. Мы знали только, что разоряли богатых, и так было нужно… Так нам говорили. Даже у нас взяли шерстяной отрез для платьев, подаренный мне и сестре Раечке. А у папы взяли дорогую для него маленькую табакерку, которую он хранил как святыню своего отца, нашего слепого дедушки Константина Семёновича.
Все занятия, безусловно, были в это время прекращены, и только чувство голода и страха не покидало нас, так как выходить даже за продуктами было невозможно. Помню, как появился в доме «чилим» – водяной орех, который мама отваривала в солёной воде, и он в какой-то степени утолял наш голод. Но медленно, постепенно жизнь входила в какие-то рамки, хотя последствия гражданской войны оставили тяжёлые следы на здоровье и в жизни неповинных людей. Так как у нас никаких запасав продуктов не было, то после затишья военной обстановки мама иногда выходила на базар, чтобы продать какие-нибудь домашние вещи: пуговицы, чашки, кружева, платок и т.д., чтобы добыть денег на хлеб. А ещё научилась делать игрушки – зайчиков, набивая их опилками и потом раскрашивая – тоже чтобы продавать, а они годились и для того, чтобы в них можно было вставлять иголки и булавки, поэтому это шло лучше, чем другие вещи. Многие в то время выходили на рынки, также продавали что можно. Мы – папа и брат часто ходили с удочкой на Волгу или на бударке ездили вдоль её берегов и поэтому хоть и вобла – но была!
***
Когда брату Витюше исполнилось 9 лет, беда пришла к нам в дом в связи с тяжёлой травмой руки нашего любимого братика. То, что пришлось перенести и пережить особенно сильно в течение всего года, да во всей его жизни это оставило неизгладимый след… Ведь это ограничивало его во многих его дальнейших действиях. Он, страстно любя Волгу, как-то решил с каким-то мальчиком пойти погулять, были они около Волги на пристани №5, видимо, задумав искупаться у берега. Ушли ребята днём погулять, и до вечера брат домой не вернулся. Все мы были этим очень встревожены, но не знали, куда они пошли, где их искать. Вот как об этом рассказывал человек, работающий на пристани и мальчик, с которым Витюша ушёл на прогулку… Мальчики проходили по пристани, когда там шли работы по перевозке грузов. Так одна из вагонеток, идя по накатанной площади, наехала на ничего не ожидавших ребят, товарищ Вити успел отскочить в сторону, а наш брат успел только откинуть ноги, а левая рука в это время попала под колесо, которое сильно раздробило предплечье и локоть руки. Витюша, терпев страшную боль, взял кисть руки (которая держалась только на сухожилии) правой рукой и медленно, как в тумане, пошёл к берегу Волги, чтобы промыть сильно загрязнённую и кровоточащую рану. До сих пор невозможно представить себе, где он нашёл в 9 лет такое самообладание и терпение. Когда он промывал рану – вокруг него на несколько метров вода окрашивалась в тёмно-красный цвет. Потом потерявшего уже сознание от боли мальчика отправили в больницу Астрахани «Красный крест» (в настоящее время это ФТИ). В этой больнице работали два профессора-хирурга – Гуляницкий и Лидский. Немедленно они приступили к обработке тяжёлой раны мальчика, но профессор Гуляницкий, осмотрев рану (где рука держалась только на сухожилии), принял решение – не лечить, а обязательно ампутировать Он предложил ампутировать её до плеча. В случае предупреждения гангрены. Надо сказать (это я хорошо помню), всё это время в клинике с профессорами был и доктор И.М. Бураков, который, беспредельно любя нашего Витюшу, не мог не помочь в его несчастье. Он настойчиво-вежливо предложил профессорам отложить ампутацию руки на некоторое время, так как мальчику в дальнейшем, если придётся, можно будет сократить плечо ещё на 3-4 сантиметра, уже ничто не поможет, и он просил не торопиться. Так проходили тяжёлые дни. Рука была (имею ввиду пальцы) синяя, очень опухшая, приносила тяжёлые страдания при перевязках не только мальчику, но и родным, которые ежедневно находились поочерёдно с ним в палате. Я помню, какой тяжёлый воздух стоял в палате от тяжело воспалённой руки. Она находилась у него в согнутом положении, вся забинтованная на подушке, и пальцы были синие, опухшие – это я помню. Я ему тоже читала, как и мама и сестра, книжки, всячески отвлекали его от ужасной боли, кормили его.
Профессор Гуляницкий твёрдо беспрерывно настаивал на ампутации, и также твёрдо просил его Илья Миронович Бураков – не торопиться с этим – отнять руку всегда было можно, а вот восстановить, оставить ребёнка с рукой – это было необходимо, хотя это была и левая рука.
Улучшения было не видно, и вот профессор твёрдо решил, что оставлять руку нельзя, так как может погибнуть сам мальчик – объявил, что нет возможности спасти руку (а с лекарствами в те коды было плохо), это был 1921 год. Тогда Бураков предложил попробовать как-то постараться достать противостолбнячную сыворотку – обратился с этим и к папе. Но он никак ни мог, обегав все аптеки, её найти. Тогда он вспомнил, что у него есть хороший знакомый М.В. Кваченко – работающий ранее фельдшером, а живёт он в пос. Трусово – надо туда поехать через Волгу. Он предложил, что поедет к нему, но на успех не надеялся. И вот папа в волнении, конечно, поехал к М.В Кваченко, а мы его ожидали в тревоге. Папа, вернувшись, домой не зашел, а пошёл прямо в больницу и вручил профессору сыворотку, которую М.В. нашёл в своём аптечном шкафу, дал ему, но сказал, что эта сыворотка старая, срок годности её давно прошёл, но папа всё равно её взял и привёз в больницу – выхода не было. Профессор сразу сказал, что она не годится и ничего теперь не поможет. Тогда опять вмешался Бураков И.М. (добрая ему память) и просил его ещё на 2-4 дня задержать своё решение, сказав: «Давайте попробуем, ведь если и она не поможет, то значит тому и быть… Надо надеяться и подождать ещё несколько дней». И вот сыворотка была введена. Гуляницкий всё равно не верил в лучший исход. Следили за температурой мальчика, его состоянием, а мама и папа поочерёдно находились с ним и в ночь. Но видно Бог всё-таки помог и терпение и мужество мальчика его спасало…Ему очень медленно, но становилось легче, руку периодически поднимали на вытяжение, пальцы стали менее синими, и всех осенила надежда на спасение! Это было чудо… Лежал он полгода в клинике, но Витюша всё это мучение выдержал (мне даже трудно всё это вспоминать тем более, что вся эта картина – обстановка помнится до сих пор). Мне кажется, что я бы лично, безусловно, этих страданий не выдержала… Слава Богу и глубокая благодарность доктору Буракову И.М. Вечный покой таким людям большого сердца, к ним я отношу и своих любящих родителей, идущих на всякое самопожертвование для блага других.
