Так получилось, что этим летом Государственный театр драмы города Свердловска был удостоен чести гастролировать в Ленинграде. В конце лета началась гастрольная поездка в главный культурный центр страны. Искушенному столичному зрителю и критикам предполагалось показать наиболее удачные постановки последних лет: «Мария Тюдор», «На бойком месте» и «Золотопромышленники». Отец и мама были заняты во всех этих спектаклях. Вся наша семья вновь упаковала чемоданы и мы отправились в дорогу. Снова привычно стучат колеса, а за окном проносятся пейзажи. Только теперь это уже горный Урал. На одном из перегонов отец, войдя в наше купе, предложил нам с мамой побыстрее выйти в коридор вагона. По его команде мы расположились у окна и стали внимательно смотреть на медленно плывущую мимо природу. Поезд немного замедлил ход и на высоком откосе мы увидели каменный столб с двумя табличками-стрелками. На той, что была обращена к нам остриём, было написано крупными буквами - «АЗИЯ» на той, что была направлена по ходу поезда - «ЕВРОПА». Вагон медленно пересёк незримую линию раздела и я вместе со всеми впервые в жизни оказался в Европе. Это было очень волнующее и важное событие в моей жизни и в жизни всей нашей семьи!! С этого момента и по сей день, я стал жителем другого континента.
Много лет спустя, уже взрослым, находясь в командировке, пересекая по мосту реку Урал, я, лишь на короткое время, оказался снова в Азии. Честно говоря, это посещение не оставило в моей душе такого заметного следа.
Спустя двое суток мы прибыли в легендарный город Ленинград, о котором я много знал из книг, фильмов и даже рассказов моей детской подружки и подопечной Наташки Бровкиной.
Эта неудержимая болтунья рассказывала о своём родном городе невероятные вещи, в которые трудно было поверить. Например, она говорила, что неподалёку от её дома (Бровкины проживали на Мытницкой набережной) есть большое здание с колоннами, где внутри, в одном из залов под потолком, висит настоящий военный самолёт. Я не верил и подсмеивался над фантазёркой. Теперь я, конечно, смогу убедиться сам, что она всё это и многое другое она выдумала. Потом я напишу ей письмо и посмеюсь над её детскими фантазиями. Это ж надо такое придумать, настоящий самолет в комнате! Глупая маленькая девчонка, ну что с неё взять?!
Вот я сам своими глазами посмотрю на все достопримечательности Ленинграда и составлю собственное мнение где, правда и где выдумка. Наивный, я и не предполагал, какую невыполнимую задачу поставил перед собой. Но, следуя своей цели, я с первого дня начал осуществлять задуманное.
Но буду по порядку. Начну с того, что моё впечатление о Ленинграде, начавшееся с вокзала, во многом напоминало по своему воздействию на мои чувства тот эффект, который наблюдался в первый день приезда с Дальнего Востока в Свердловск. Только теперь в роли провинциальной убогости выступала столица Урала, казавшаяся тогда верхом совершенства.
Вот это действительно столица так столица!!
Прямые как стрела улицы, застроенные только многоэтажными прекраснейшими дворцами и домами. Большие красивые парки. Широкие просторные площади. Многочисленные памятники известным и знаменитым людям России. Причём не только памятники Ленину, Сталину, вождям и участникам революции (которых по понятным причинам было много), но и памятники царям, полководцам, писателям, композиторам и поэтам. А какие великолепные виды открывались с набережных Невы и многочисленных каналов!? А мосты и мостики повисшие тут и там над водой!? А сколько людей и машин на улицах и проспектах!? А музеи? А театры и концертные залы? А выставки?
Сколько разнообразных магазинов. И что интересно, их полки уставлены товарами, причём всегда. При этом народ спокойно разглядывает витрины, а не ломится у прилавков с криками и красными, искаженными злобой лицами. Многие идущие навстречу улыбаются! Любезно и дружелюбно отвечают на вопросы, куда и каким путём лучше пройти. И на просьбу взвесить 300граммов колбаски продавец не вскидывает на тебя удивлённые глаза, а спокойно спрашивает - «Нарезать или кусочком?». И покупая в магазине хлеб, надо обязательно уточнить какого хлеба. Ничего подобного я сроду и не видел и не слышал. Снова и снова я удивлялся и ходил с широко открытыми глазами. Опять как год назад я многое видел и узнавал впервые.
Проживали мы на частной квартире. Вернее квартира была по-ленинградски коммунальная но предоставленная комната довольно большая и очень интересная по своему оформлению.
Всё в ней было связано с морем и моряками. Все дышало морской стариной и романтикой моря. Мне в ней очень понравилось. А вот маме пришлось не просто привыкнуть к сложному быту и нравам ленинградской коммуналки. Не было ни малейшего намёка на ту комунну, которой мы жили в передвижном театре или в доме Благовещенска. Порядки в этой многокомнатной квартире на канале Грибоедова были суровые и соседи не прощали ошибок этим заезжим провинциалам. Начиная со звонков на входной двери и выключателей в большой прихожей и кончая огромной кухней, с пятью газовыми плитами, а так же другими местами общего пользования, всё было подчинено строжайшим правилам, нарушать которые не дозволялось никому. Отступника ждало, как минимум, молчаливое но весьма красноречивое осуждение, а как максимум, полновесный скандал с употреблением непечатных выражений и угрозой насильственного выселения. Как тяжело приходилось маме, я понял позднее, прожив не один год в настоящей питерской коммуналке.
Я был невольным свидетелем подробного инструктажа проведённого при поселении хозяйкой нашей временной жилплощади. Сухонькая старушка со следами былой Ленинградской (а может быть и Петербургской) интеллигентности и респектабельности объясняла маме что можно делать чего лучше избегать. Инструктаж содержал такие пассажи от которых у мамы удивлённо поднимались брови и широко округлялись глаза.
«Милочка!» - она почему-то всегда говорила так (хотя маму звали Нина). Так вот – «Милочка ни в коем случае не берите чужую посуду, не заглядывайте в чужие кастрюли, не включайте не свой выключатель (наши с желтым пятнышком), не ставьте кастрюлю не на свою конфорку (наша вот эта) ….» и так далее и тому подобное говорила минут сорок. Мама онемела и даже ни разу не спросила почему. Нет она спросила (на свою голову) – «Скажите пожалуйста? Зачем на кастрюлях вот эти ушки?» и вместе с неподдельным удивлением её наивностью, получила исчерпывающий и совершенно убийственный ответ. «Это необходимо для того чтобы запереть кастрюлю на замочек!» - она указала на небольшую связочку замочков висящую над столом на гвоздике. На изменившемся лице мамы нарисовался немой вопрос - «? ? ? !!!». «Ну что вы милочка! Ведь в кастрюле мясо!».
«???? !!!!» - недоумение мамы усилилось! «Ну какая вы непонятливая! Его же могут вытащить!!» Всё! Как говорится, приехали в Европу!
Такого!! Ни в вагоне кухне «ДОРПРОФСОЖа», ни в Благовещенске, ни пожалуй даже на всём Дальнем Востоке, люди придумать бы не смогли без риска оказаться в полной изоляции или хуже того в сумасшедшем доме. Но здесь! В ЛЕНИНГРАДЕ!!!
Уезжая на дачу в какие-то Дибуны, где хозяйка проживала всё лето, уже с порога, она ещё раз попросила маму следить за сыном т.е. за мной, чтобы я чего-нибудь не натворил. «Соседи тогда меня съедят !!!» - добавила она зловещим шепотом.
Я вздрогнул. В памяти мгновенно возникла полутёмная комната Благовещенска, где при колеблющемся свете свечи, тётя Женя (мама Наташки Бровкиной) вполголоса рассказывала о блокаде, которую она пережила. Когда она сказала маме о том, что в блокаду ели людей, впечатлительная мама не выдержала и вскрикнула. Я, тогда уже почти засыпавший, невольно пробудился и потом долго не мог заснуть. В моей детской голове возникали одна за другой невероятно страшные картины людоедства. Ведь это рассказала не глупая и безудержная в фантазиях Наташка, а худая, серьёзная и постоянно печальная женщина. Не поверить ей я не мог, а поверив ужаснулся!!!
Но то что она рассказывала было так давно почти десять лет назад! Война уже кончилась. Неужели ещё остались здесь люди с такими дикими привычками? После этого разговора я стал более осторожным в общении с соседями по этой мрачной квартире. Когда папа с мамой уходили на спектакль я старался уходить тоже. Я посещал музеи бродил по улицам площадям набережным и проспектам до позднего времени и не боялся. Мне в большинстве попадались совсем другие люди добрые улыбчивые и внимательные. Несмотря на позднее время на улице было довольно светло и не только потому что горели многочисленные яркие фонари.
В музеях мне нравилось больше всего. Так много интересного за короткое время я не мог увидеть и узнать никогда раньше. Особенно мне запомнились посещения Эрмитажа, Военно-морского музея, Кунсткамеры Зоологического музея. Вынужден с досадой признать, что болтунья Наташка не очень-то и привирала, рассказывая мне о Ленинграде. Действительно, здесь было так много удивительных вещей, что я сам, рассказывая потом о них своим друзьям, никогда не бывавшим в Ленинграде, выглядел наверное в их глазах таким же болтуном и вралем, как моя детская подружка. И пресловутый самолёт я тоже увидел под потолком Морского музея. Это был настоящий боевой самолёт, на котором воевал известный герой лётчик. Заплатки пробоин на его крыльях и фюзеляже лучше любых документов подтверждали славное прошлое этой машины. Много других музеев и интересных мест я посетил с мамой, папой и вместе с работниками Свердловского театра на организованных экскурсиях. Были даже в золотой кладовой под Эрмитажем. Яркие впечатления переполняли меня с избытком.
Был я и в Большом драматическом Горьковском театре который предоставил уральцам на время гастролей свою сцену. Здание снаружи и внутреннее его убранство мне очень понравилось. Я был в нём в дневное репетиционное время когда зал и фойе пусты и никто не мешал рассматривать его. Вот если бы мои родители работали в этом дворце театра. Но об этом даже не приходилось даже мечтать. Его галереи были увешаны многочисленными, узнаваемыми портретами артистов, работавших в нём в разное время. Под каждым портретом была табличка которая обычно кончалась словами «Народный артист СССР». Это для моего отца была очень высокая планка (которую по разным, далёким от искусства причинам, так и не смог преодолеть за всю свою долгую творческую жизнь на сцене и киноэкране), о маме и говорить не приходится. В таких столичных театрах даже заслуженные и талантливые актёры и актрисы годами ходят в эпизодах и массовках.
Гастроли прошли успешно. В городских газетах появилось несколько весьма лестных рецензий. Зрительские отклики избалованных хорошими постановками ленинградцев также были хорошими. В рецензиях отмечалась заметная игра артиста Чекмарёва В.К. и это было очень приятно читать. Особенно была одобрена постановка пьесы «Золотопромышленники» и персонаж Засыпкин в исполнении отца.
С окончанием гастролей уральский театр отбыл домой а наша семья осталась на какое то время в Ленинграде. Нам было некуда ехать. Мама со своей интуицией оказалась права. Дирекция театра или оказалась несостоятельной или сознательно вводила отца в заблуждение. Нормального жилья в Свердловске у нас так и не появилось и в ближайшее время не предвиделось. Мы с большим облегчением покинули мрачную коммуналку на канале Грибоедова и временно переселились в гостиницу «Октябрьская» напротив Московского вокзала. Прожили мы в ней совсем немного и отправились в Москву для решения нашей дальнейшей судьбы. С большим сожалением я покидал этот прекрасный город Ленинград но в Москве находилась так называемая «Биржа труда» для актёров при «ВТО». В это учреждение и направлялся отец с надеждой получить направление в театр того города который сможет обеспечить его работой и жильём.
В это время все наши родственники по линии отца проживали в Москве. Бабушка Александра Александровна вместе с тётей Марусей проживали в маленькой комнатке на Усачёвке. Старшая сестра отца Раиса Константиновна была замужем за известным в стране ученым-нефтяником и лауреатом Государственной премии Бек Назаровым. Семья проживала на Ленинградском проспекте в районе ипподрома. Они гостеприимно приняли нас в своей квартире. Из окна нашей комнаты был виден хозяйственный двор ипподрома, на котором после скачек выгуливали породистых скакунов. Вид этих красавцев бегавших на поводе по кругу производил неизгладимое впечатление.
Хозяин дома, симпатичный и улыбчивый Ерём Богданович, устроил по случаю нашего приезда отличный приём. Он умел и любил проводить застолья с истинно кавказским размахом. За большим и богато украшенным по тому времени и возможностям столом собрались все. Находясь впервые на таком пышном мероприятии я чувствовал себя, по началу, очень скованно. Но постепенно, присмотревшись к своим родным и послушав их застольные разговоры, я понял, как это здорово, что я оказался своим среди этих замечательных людей. Особым почётом и уважением пользовалась конечно же бабушка Шура. Она буквально источала душевное тепло и при этом никогда не подчёркивала ни словом ни жестом своего особого положения. Обе мои тёти Рая и Маруся мне так же очень понравились с первого же взгляда. Обе были безусловно культурные и высокообразованные женщины. Они сразу окружили нас вниманием и заботой понимая насколько не просто мне и маме сразу привыкнуть к столичной обстановке. Особенно сложно приходилось маме поскольку её как молодую жену их любимого младшего брата они изучали внимательно и придирчиво. Но не найдя каких-либо явных изъянов постепенно успокоились и вступили в нормальное общение. Я пользовался преимуществом ребёнка и отношение ко мне было более тёплым с самого начала. Здесь наверное сыграл большую роль тот факт что я являлся в их глазах продолжателем рода Чекмарёвых. Они старались найти во мне какие либо подтверждения этому во внешности, поступках и словах. Я изо всех сил старался не обмануть их ожиданий. Бабушку сразу смутила моя худоба и она следила за тем чтобы на моей тарелке всегда находились самые аппетитные кусочки. За столом ещё находилась моя двоюродная сестра Ира дочь хозяев дома. Она была постарше меня и у неё накануне нашего приезда родился сын Витя. Её все знали с пелёнок и относились к ней более спокойно. Тем более что она, в силу каких то внутренних причин, страдала явно выраженной полнотой и в дополнительном подкармливании не нуждалась. За её питанием следила Раиса Константиновна, врач по профессии, она старалась помочь дочери справиться со своим нездоровьем и свалившейся на неё заботой о малыше.
Застолье проходило шумно и тон всему задавал Ерём Богданович. Он произносил кавказские содержательные и многословные тосты. Подливал всем (кроме меня) разные вина попутно рассказывая об их достоинствах. Себе и отцу он наливал какой то особый Азербайджанский коньяк из небольшого бочоночка с краником утверждая, что лучше этого напитка нет на свете. Выпив очередную рюмку он пел и даже пытался станцевать некое подобие лезгинки. Отец подхватывал его запевы и они исполняли целые номера на два голоса по кавказской традиции. Апофеозом этого праздника и действительным украшением стола, явилась огромная, как мне показалось, красивая азербайджанская дыня. Дыню привёз откуда-то из центра Ерём Богданович. Он выбирал её руководствуясь врождённым национальным чутьём по форме, цвету и тончайшему аромату. Выбор оказался безошибочным. Медовая дыня буквально таяла во рту и. несмотря на то что все уже были довольно сыты, растаяла вся до последнего кусочка. Я в первый и пожалуй единственный, раз в своей жизни ел подобное, поистине царское лакомство. Все были в весёлом приподнятом настроении. Иногда тётя Рая пыталась утихомирить мужчин напоминая что в соседней комнате находится маленький ребёнок. Но унять хозяина дома было не в её силах. Он говорил в ответ что это не ребёнок, это будущий мужчина и он должен с пелёнок знать свои народные песни и не пугаться веселья в доме.
Надо сказать что Витя вёл себя довольно спокойно и не особенно отвлекал на себя внимание его мамы и бабушки. Правда плёнок было в доме многовато и моя мама потом часто стирала их помогая тёте Рае.
Торжественный пир затянулся глубоко за полночь.
Утром когда я проснулся отца и мамы дома уже не было. Они рано поехали в «ВТО» на биржу решать вопросы нашей дальнейшей судьбы. Я с разрешения тёти Раи прогулялся до обеда по ближайшим окрестностям. Заблудиться было невозможно, поскольку неподалеку от дома находилась, источавшая крепкий и сладкий запах, кондитерская фабрика. Идя на этот заманчивый запах, всегда можно было найти дом Бек Назаровых.
Я прошел по Ленинградскому проспекту до Белорусского вокзала. Посмотрел с высокого моста на проходящие внизу поезда.
Вот, оказывается, откуда думал я наверное отправлялись те стремительные и красивые экспрессы «Москва-Владивосток», которые я не раз видел проносящимися мимо нас на Дальнем Востоке. Тут я с особой остротой почувствовал, как далеко занесла меня судьба сына театрального артиста. Ведь я помню, как много лет назад, на Владивостокском вокзале к, соседнему с нашим, перрону торжественно и плавно подошел транссибирский экспресс. Это был красивый и важный гость из далёкой далёкой Москвы, само существование которой, представлялось тогда и оттуда, как прекрасная, но несбыточная мечта. И вот я в этой самой Москве, а моя родина - Дальний Восток осталась там, в недосягаемой, туманной дали.
От площади вокзала я пошел по другой стороне Ленинградского проспекта и довольно скоро дошел до огромного стадиона на котором были большими буквами написано «ДИНАМО». Я даже разинул рот от удивления и радости. Так вот оказывается откуда я слышал не раз слова - «Внимание говорит Москва! Наш микрофон установлен на московском стадионе Динамо!» доносившиеся из чёрного конуса репродуктора в полутёмной и холодной комнате Благовещенска. Это был единственный и сразу узнаваемый голос комментатора Вадима Синявского. Перейдя проспект я вернулся домой мимо ещё одного стадиона - «Стадион Юных пионеров» так было написано на входе.
В Москве чудеса были везде, за каждым углом можно было увидеть необычное.
За кроткое время пребывания в столице мы успели посетить только часть самых главных её объектов культуры и истории. Удалось посетить Кремль (тогда это было не так просто сделать) помог Бек Назаров, были на Красной площади и в Мавзолее. На фасаде Мавзолея в тот год ещё была доска с большими красными буквами « ЛЕНИН СТАЛИН». В мрачном траурном помещении на постаментах стояли два гроба с великими вождями. Медленно проходя мимо я, с суеверным трепетом, вглядывался в их спокойные желтые лица, пытаясь уловить сходство с многочисленными портретами и образами в различных фильмах и спектаклях. Трудно было представить что это именно те вожди которых боготворили миллионы людей у нас в стране и за её пределами. В памяти остался лишь только тот факт что гроб у Сталина был гораздо сложнее и красивее гроба Ленина и один был в тёмном пиджаке, а другой в парадном военном мундире с большими звёздами на погонах. Тягостное впечатление от этого визита в царство мёртвых, усилилось после выхода на воздух и прохода мимо некрополя у кремлёвской стены. Фамилии на досках в стене и на холмиках в земле читались, как страницы учебника по истории СССР.
В другой день мы все вместе посетили «Музей изящных исскуств», так его называла бабушка Шура посоветовавшая пойти туда. В музее кроме всего очень интересного и познавательного была экспозиция подарков Сталину. Было много ковров и посуды с его портретами много разных уникальных вещей, национальных костюмов всех стран мира.
Было разнообразное оружие холодное и огнестрельное. Всё было самое лучшее и богато украшенное. Мне больше всего запомнилась миниатюрная винтовочка Мосина изготовленная тульскими умельцами. Она, как утверждала экскурсовод, могла даже стрелять. Рядом с ней лежала кучка патрончиков. И ещё под микроскопом лежало рисовое зерно на котором при большом увеличении можно было прочесть цитаты Сталина. Это был подарок из далёкого Китая. Всё было неповторимое и в единственном экземпляре.
Увы но срок нашего пребывания в столице был ограничен. Многого мы так и не увидели. Позднее я уже сам бывая в Москве навёрстывал упущенное в первый визит.
Отцу и маме была предложена работа и жильё в уральском промышленном и культурном центре городе Молотов. Мы не стали откладывать и почти сразу же покинули Москву направившись на Урал. Целью нашего маршрута стал город огни которого мы уже видели однажды вечером проезжая его но пути в Ленинград. Вскоре после нашего приезда его переименовали в Пермь. Поэтому следующая глава мною названа по аналогии с геологической хронологией «Пермский период семьи Чекмарёвых».
Опять под нами стучали колёса вагона, с каждым километром приближая нас к Перми, (Молотову) приближая к началу Пермского периода.
